Я – это… кто?

Я – это… кто?


И вся эта совершилась с ним только оттого, что он перестал верить себе, а стал верить другим. (Л.Н. Толстой)

Самое страшное, когда вы просто перестаете верить себе и начинаете думать, что все остальные правы. (Наоми Уоттс)

В этой нашей статье речь пойдет о том, без чего очень многие вещи в нашей жизни теряют значение. О том, что делает по-настоящему значимым другие, важные вещи. О том, что является, выражаясь метафорически, одной из граней индивидуального смысла человека и в то же время – обязательным условием его воплощения. Сегодня мы поговорим об аутентичности.

Термин «аутентичность» происходит от древне-греческого слова «подлинный». Иными словами, аутентичность – это подлинность. Что значит подлинность? Истинность, прямое соответствие, согласованность содержания и формы или работы разных элементов системы (в противоположность несоответствию, рассогласованности). Часто в сходном значении употребляется слово «конгруентность». Мы используем понятие аутентичности в максимально широком базовом жизненном контексте. Аутентичность человека – это его соответствие… самому себе. И об этом давайте поговорим подробнее.

Вот рождается ребенок. Часто приходится слышать: «Новый человек пришел в этот мир», – однако акценты можно расставить и по-другому: «Этот человек пришел в новый для него мир». И он тут еще ничего не знает – собственно, он затем и пришел к маме с папой, чтобы они ему объяснили и показали, что и как здесь работает. И, понятное дело, он изначально аутентичен: свои чувства он выражает непосредственно, прямо и сразу. Ведь не будет же младенец плакать, если ему хорошо, тепло, уютно и сытно! И точно также – не будет молчать, если неудобно, больно и голодно или хочется пообщаться. Взрослые смотрят на малыша – и легко определяют по его внешнему виду и поведению, в каком он состоянии: как чувствует себя, какое у него настроение и т.п. Однако по мере того, как малыш набирается жизненного опыта, он, случается, наблюдает весьма себе странные явления. Какие именно – зависит, конечно, от семейной традиции воспитания. Бывает, что в семье принято «делать хорошую мину при плохой игре», молчать о неприятностях и тяжелых переживаниях и даже скрывать физическое недомогание. Бывает и наоборот: принято чаще говорить о «тяготах бытия» и жаловаться, даже если все в порядке – «чтоб никто не сглазил», например. Да мало ли что бывает… И понятно, что подобные явления – это ярчайший пример рассогласованности. Когда человек чувствует одно, а способы выражения этого выбирает противоположные. Или «перпендикулярные». А потом возникает нечто странное: когда мне больно, я смеюсь, когда я счастлива, я плачу, а когда спрашивают «как дела?», нужно обязательно со вздохом ответить «потихонечку», даже если дела идут очень и очень хорошо. Т.е. налицо отсутствие аутентичности. Мы уже писали о том, что у ребенка изначально есть собственное чутье, умение распознавать, что ему нужно, что для него сейчас будет полезно и важно, а что может причинить вред или просто пройдет без толку. И писали также о том, как в некоторых семьях детей учили ориентироваться не на это самое чутье, а на какие-то внешние факторы. Примерно также на изначальную аутентичность, непосредственность, подлинность наслаиваются модели неаутентичного поведения. И поначалу ребенок просто моделирует поведение родителей, бабушек и дедушек, потом других значимых фигур, демонстрируя эту самую рассогласованностьвнутреннего и внешнего. А потом происходит пренеприятная вещь: человек вообще отучается «слышать» свои чувства, перестает их улавливать, возникает «стена» между чувствами, эмоциями – и поведением.

Я говорю не то, что думаю. Почему-то никак не проявляю того, что чувствую. Я очень устал от своей одежды, потому что мне в ней неудобно, но она стильная. Моя прическа очень кричащая, а в душе мне хотелось бы, чтобы она была простой. Эта юбка неприлично короткая, но я ее надену, чтобы всем показать, что я крутая. Мне не нравится тренажерный зал, но я должен накачаться побыстрее, чтобы не выглядеть, как слабак. Мне нравится домашняя кухня, но пойду я ужинать в ресторан, где отдыхать престижно… И т.д. Один из синонимов аутентичности – это цельность. В мировой культуре есть такие образчики аутентичности, как Сократ, Иисус Христос и многие другие – те, кто оставались собой до конца, невзирая на внешние факторы, которые «предлагали» им измениться и изменить своим идеям. Даже под угрозой смерти. И конечно, были другие, образчики неаутентичности. Такие как Иуда и прочие персонажи-предатели, чье поведение никак не соответствовало убеждениям, которые они транслировали вовне.

Я – это не я. Я – это бабушка. Я – это Жан-Клод Ван Дамм в фильме «Двойной удар». Меня нет, есть только вселенская пустота. Звучит слегка жутковато. Легко понять, что будет происходить дальше с человеком, который пренебрег частью себя, обменяв ее на пустой, ложный, ничего общего с ним не имеющий образ. Это те люди, которые пытаются задавить важные, ценные части своей психики и имплантировать вместо них чужеродные элементы, попавшие к ним в процессе родительского воспитания, или почерпнутые из голливудского кинематографа, или в процессе экспансии религиозных течений сомнительного толка.

Я – это я. И конечно, мы с вами осознаем, что в данном предложении речь идет о двух «я», о «я» осознанном и «я» бессознательном. Когда «я» осознанное тождественно и согласовано с «я» бессознательным – это почти и есть аутентичность. Почему почти? Потому что очень важно, чтобы «я» осознанное и «я» бессознательное при этом были еще хорошо организованы. Я – это я. И только я могу осознать и изменить себя так, как это нужно мне, и чтобы действительно стать собой. И естественно, мы с вами прекрасно понимаем, что какие-то изменения извневлекут за собой еще больший разлад между осознанным и бессознательным, и как следствие – еще большую неконгруентность. Особенно это хорошо видно на примере подражания современным кинематографическим образам, лишенным связи с реальностью и в принципе – аутентичности. По определению. Потому что никакой подлинности в них нет и быть не может. Потому что это – пустые образы, которые не соответствуют ни одному настоящему человеку на земле. И как бы высоко ни прыгал Человек-паук, и как бы ловко Нео ни уворачивался от пуль, образцом аутентичности они служить не могут, потому что никакого отношения к реальности не имеют. Их просто – нет. А вот, скажем, главного героя романа А.Степанова «Порт-Артур» или главного героя романа М.Шолохова «Тихий Дон» легко можно назвать образцом аутентичности. И именно потому, что они имели реальных прототипов среди людей, живших в ту самую эпоху и прошедших те самые события.

Очень много ограничений на аутентичность накладывает современная массовая культура, мода. Поэтому очень важно понять, что путь к аутентичности – это путь, который мы прокладываем, руководствуясь, как компасом, собственными внутренними ориентирами. Человек, который руководствуется чужим мнением и прочими ориентирами вовне, в определенный момент неизбежно понимает, что он, может, и попал в очень интересное место, но место это не его, и чувствует он себя там, очень мягко говоря, неуютно.

И давайте вернемся к разговору о наших детях. А точнее, об их аутентичности. В начале статьи мы писали, что от традиции воспитания в семье зависит, будет или нет ребенок воспроизводить модели, которые разделяют его внутренние ощущения и внешнее поведение. Запреты и давление, которые накладываются на истинные желания ребенка и скрывают их, как мусор, сваленный поверх драгоценного камня. И в чем же тогда наша родительская ответственность? Как сделать так, чтобы ребенок развивался аутентичным? Ответ очень прост и понятен. Нужно самим стремиться к подлинности своих действий и поступков, своих мыслей и чувств. Ведь мы же помним, что дети не слушают родителей – дети моделируют родителей. И если будут аутентичными наши дети, то будут аутентичными наши внуки и правнуки. А это та традиция воспитания, которая стОит того, чтобы ее создать в своей семье и передать по наследству дальше.

Алексей и Мария Афанасьевы, г. Краснодар